– В торговле то же самое.
– М?
– Торговцы говорят: «Даже в убытке есть прибыль», – пояснил Лоуренс.
– А, – ответила Хоро, явно впечатленная, и ее губы изогнулись в улыбке, подпорченной раздражением, которое она, несомненно, испытывала.
Лоуренс не мог допустить, чтобы Хоро сама все объясняла; кроме того, он не мог забыть то, что сам недавно сказал. Он понял, что последует решению Хоро.
Улочка становилась все уже, и Лоуренс позволил Хоро идти впереди него.
Со спины ее фигурка выглядела страшно маленькой, и, хотя она была на расстоянии вытянутой руки, Лоуренсу казалось, что она может исчезнуть в любой момент.
В Киссене он и вправду перестанет ее видеть.
Хорошо было бы, если бы они когда-нибудь снова встретились, улыбаясь. Ведь это будет не окончательное расставание, не прощание на смертном одре, а значит, бояться нечего. Они расстанутся точно так же, как каждый из них уже много раз расставался прежде.
Рассудком Лоуренс это понимал, но сосущая тревога из сердца не уходила. Но, если он позволит этой тревоге проявиться, Мудрая волчица либо начнет смеяться над ним, либо рассердится.
Лоуренс спросил сам себя: неужели он недостаточно верит в Хоро? У нее же отнюдь не каменное сердце. Что-что, а это он знал прекрасно.
Так в чем же дело?
Лоуренс все смотрел на шагающую впереди фигурку Хоро.
Он хотел обнять ее изо всех сил и никогда не выпускать.
Пусть даже он знал, как это нелепо, – однако это был единственный способ успокоить его сердце.
Волна презрения к себе, которую он ощутил, явно не была плодом его воображения.
Лоуренс сделал медленный, глубокий вдох и еще медленнее выдохнул.
На следующее утро все четверо позавтракали вместе.
Для путешественников трапезничать в самом начале дня в порядке вещей, но для Эльзы это была немыслимая роскошь.
Сошлись в итоге на том, что следует ограничиться ржаным хлебом с небольшим количеством чечевицы. Запить все это Эльза позволила разбавленным вином.
– О наших планах на ближайшее время, – произнес Лоуренс, и все, кроме Хоро, повернулись к нему. – Сегодня и завтра будем готовиться, чтобы послезавтра на рассвете выехать. Сейчас я оправлюсь к господину Филону, чтобы обговорить кое-что с ним и с господином Ле Руа.
Коул кивнул, показывая, что слушает, и Лоуренс обратил следующие слова к Эльзе.
– Было бы хорошо, если бы ты, госпожа Эльза, пошла с нами; мы бы обсудили и твои планы.
Даже от черствого ржаного хлеба Эльза аккуратно отрезала кусочки, а не отрывала, и отправляла их в рот, не просыпая ни единой крошки. Она делала это, словно выполняя какой-то ритуал, помогающий сосредотачиваться, однако, что занятно, этот ритуал нисколько не мешал ей слушать разговор.
– Хорошо. Мне, помимо прочего, необходимо отослать письмо в деревню, и я попрошу их помочь мне с этим.
Лоуренс кивнул и повернулся к Хоро; та, словно ребенок, подкидывала чечевичинки по одной и ловила их ртом.
– А ты что собираешься делать?
Хоро как раз подбросила очередную чечевичинку, и ее клыки блеснули, когда она раскрыла рот. Ее взгляд обратился на Лоуренса, и тем не менее миг спустя чечевичинка упала ей в рот. Хоро разгрызла ее и запила вином.
– Если ты не против того, чтобы я создала новую легенду о гигантской волчице, мне там делать нечего.
Теперь, когда Хоро знала местонахождение Йойтсу и направление, ей было бы безопаснее и быстрее путешествовать в волчьем обличье. Ей не было нужды отправляться к Филону, чтобы узнать, какие условия на человеческих дорогах.
– Не знаю, можно ли мне изъясняться так, как будто я знаю всю правду за этой легендой… – произнесла Эльза, улыбаясь одними губами, после чего вернулась к своей трапезе. Хоро, глядя на нее, сморщила носик.
– Но оставаться здесь одной будет скучно.
– Значит, решено.
Покончив с завтраком, вся четверка занялась своими делами. Эльза прокашлялась и принялась объяснять Коулу отдельные тонкие места в Священном писании; Хоро начала расчесывать хвост; Лоуренс же решил, что, пока он в городе, ему стоит подровнять бородку.
В Киссене будет полно дел, а до Киссена – полно приготовлений.
Потому тихое спокойствие водной глади колодца на заднем дворе, освещенном утренним солнцем, было поистине бесценно. Далекие звуки занятого города воспринимались совершенно иначе, чем тишина леса или поля.
Лоуренс любил такую почти тишину, когда путешествовал один, и стал ценить ее еще больше, когда это осталось в прошлом.
Сможет ли он вернуться к той жизни? При этой мысли он самоуничижительно улыбнулся. Скорее всего, сможет. Ему придется. И потом, как он уже говорил себе не раз, это ведь будет не окончательное их прощание.
Все свои заботы он придумал себе сам.
– …Ну что ж, – произнес он и отряхнул руки от крошек.
День начался.
***
Лоуренс предполагал, что в лавке, обслуживающей наемников, с утра будет безлюдно, но он ошибался.
Сами-то наемники громко храпели в своих повозках, но и без них здесь хватало занятых людей – тех, кто покупал припасы. По манере говорить и вообще по окружающей их ауре Лоуренс сначала принял их за музыкантов, но, судя по всему, это были торговцы, ведущие дела у самого поля боя. Их веселое, беззаботное поведение проистекало из того, что они давным-давно утратили страх смерти.
– Сегодня у меня всего один отряд. В плохие времена их бывает по десять, а то и по двадцать в день, – заметил Филон, бесстыдно осушая оставленную на столе чашку.
Когда наемники ушли, в лавке воцарилась невероятная тишина, как после пронесшегося урагана.