Лоуренс не мог не восхититься умением Хоро даже в такой момент его оскорблять. Но он решил не задаваться вопросом, стоит ли рассмеяться над ее ответом или закатить глаза, а просто положил руку на ее худые плечи, накрытые его плащом.
К счастью, в доме Эрингина горело множество очагов и каминов, так что плащ был уютный и теплый. Кинув взгляд на лицо Хоро, Лоуренс увидел, что оно начало оттаивать.
– Смотри, вон там лоток. Погоди минуту.
Хоро послушно кивнула и села, съежившись, под окном торгового дома; сквозь щель в ставнях пробивался лучик света.
Лоуренс кинул на нее еще один взгляд. Она сидела понуро.
– Ох уж… – пробормотал он и быстро заказал крепкого вина. Вернулся и сказал: – Вот, выпей.
Вино, которое продавали с этого лотка, прекрасно подходило для холодной зимы в холодной стране. Хоро взяла у Лоуренса чашку, поднесла к губам и зажмурилась.
– Твой хвост, – с улыбкой сказал Лоуренс, но Хоро даже не попыталась скрыть распушившийся хвост. Она резко выдохнула, потом вдохнула и сделала еще глоток. Спиртное явно помогало от холода.
– Не торопись! – предупредил Лоуренс и попытался забрать чашку, прежде чем Хоро глотнет в третий раз. Однако его рука застыла, не дотронувшись до чашки.
Взгляд Лоуренса поднялся от груди Хоро к ее лицу.
– Это… – начал было он, но Хоро тут же сделала третий глоток, словно пытаясь убежать от его слов.
Она выдохнула второй раз; наконец ее лицо вернуло себе румянец, и она улыбнулась настоящей улыбкой Хоро.
– Дуреха я, верно?
Она, должно быть, имела в виду, что продолжала пить, хотя уже была пьяна.
Если бы Лоуренс потребовал объяснений, он бы их, несомненно, получил. Хоро держала чашку обеими руками, но локти плотно прижимала к телу. Отчасти это, конечно, было из-за холода, но существовала и другая, более важная причина.
Она что-то удерживала; это можно было видеть даже в тусклом свете, выбивающемся между ставнями.
– Их принесли почти сразу после того, как ты ушел. Но… – начала Хоро. Она протянула Лоуренсу чашку и достала из-под балахона то, что держала там. Два запечатанных письма, одно заметно больше второго. Как будто там внутри была карта.
– Здесь то, что ты искал ради меня. Было бы неправильно, чтобы ее разглядывали только мы с Коулом. Не говоря уже о той твердолобой.
Голос ее звучал резко, но лицо пьяно улыбалось. По-видимому, Хоро смущалась того, что не могла скрыть счастья.
Она стояла на улице, на холоде, лишь для того, чтобы вморозить эту глупую улыбку в свое лицо.
– Я подумала, – добавила она, поднимая глаза на Лоуренса, – что правильнее всего будет посмотреть ее нам с тобой.
Отчасти это было из-за вина, но лицо Хоро в выбивающемся из окна свете очага цветом напоминало медовый леденец. Лоуренс потянулся к ней свободной рукой. Провел большим пальцем по левой щеке, точно возвращая на место мягкий изгиб ее лица.
Даже если она приняла разумное решение относительно того, как добираться до Йойтсу, очевидно, это отнюдь не означало, что все последующие решения она тоже будет принимать под диктовку разума. Это и привело к ее глупому – настолько, что даже забавно! – решению отправиться на улицу и ждать Лоуренса посреди зимней стужи.
– Да, ты и впрямь дуреха.
Хоро клыкасто ухмыльнулась, и облачко дыхания вылетело у нее изо рта. Лоуренс легонько обнял ее, затем подался назад.
– Ты их даже не вскрыла?
– Нет, но много раз пыталась смотреть на просвет.
Она не хотела вскрывать письма, но отчаянно желала узнать их содержимое. Лоуренс представил себе, как она пытается разрешить это жуткое противоречие, поднимая письма к солнцу и глядя на просвет, – поступок, более приличествующий глупому щенку, нежели Мудрой волчице.
Лоуренс похлопал ее по голове.
– Кто их откроет?
– Я.
Ну конечно же, подумал Лоуренс, но тут Хоро сунула оба письма ему.
– …Хотела бы я так сказать, но писем тут два. Если я взгляну хоть на одно, боюсь, снова разрыдаюсь.
Лоуренс вспомнил тот раз – когда Хоро обманула его, сказав, что не умеет читать. Он безрассудно оставил в ее досягаемости письмо, где было сказано о гибели Йойтсу, и это породило множество проблем.
Он принял письма с болезненной, почти извиняющейся улыбкой. Если бы Хоро пожелала их прочесть, он не стал бы ей мешать, но вообще-то ему не хотелось бы показывать их ей.
Рука Хоро, прикоснувшаяся к его руке, была холодна. Невольно Лоуренсу подумалось, какие же разные руки у нее и Ле Руа – у нее такие маленькие, тонкие, женственные.
– Но переговоры прошли хорошо, да? – внезапно сменила тему Хоро, когда Лоуренс вернул ей чашку и уже собрался было сорвать печати с писем.
– Разве ты не подслушивала?
Лоуренс был уверен, что уши Хоро вполне могли улавливать разговор внутри здания.
Но Хоро покачала головой.
– Я не слышала, – ответила она, потом вздохнула и посмотрела на Лоуренса исподлобья. – Но результат знаю.
Она словно загадала ему загадку.
Если она уже знала, чем все закончилось, то почему утрудила себя вопросом? Рука Лоуренса остановилась, не сломав печатей; он посмотрел Хоро в глаза, золотые в неверном свете из-за ставней.
На миг повисло молчание.
Нарушила его Хоро – и вовсе не потому, что решила простить Лоуренсу его тупоумие.
– У этого куска мяса было такое довольное лицо – значит, переговоры прошли успешно. А у тебя было не очень довольное. Интересно, почему бы это?
Лоуренс застонал – и это было лучше любого признания.
Хоро скрестила руки и вздохнула. Ее пахнущее спиртом дыхание лишь подчеркнуло ее гнев.