Волчица и пряности - Страница 28

К оглавлению

Хоро попыталась вырвать руку, но Лоуренс чуть усилил хватку, так что ей не удалось.

– Ну же, не злись так.

Его слова лишь подлили масла в огонь; Хоро дернула сильнее, точно ребенок, готовящийся закатить истерику.

Когда она уже собралась укусить Лоуренса за руку, он разжал пальцы и положил освободившуюся ладонь на голову Хоро.

– Я вовсе не смеялся над тобой.

Хоро стряхнула его руку и сердито уставилась на него, однако Лоуренс лишь повторил:

– Я вовсе не смеялся над тобой.

Улица наконец довела их до порта, и перед глазами сразу открылось больше пространства.

Лодочники и портовые работники, похоже, наслаждались послеобеденным отдыхом: они сидели возле куч непогруженных товаров и добродушно болтали.

– А что тогда?

Сейчас неудовольствие Хоро выглядело натужным, словно она сама не могла вспомнить, на что именно гневалась. А может, она с самого начала этого не знала.

Конечно, ее сердило собственное ощущение, что у нее отбирают Коула. Но прежде подобные вещи – например, когда у нее прямо из рук выхватывали любимое яблоко – не приводили ее в такой гнев. Если бы ее лишили внимания Коула, она бы сперва приняла это, потом стала бы действовать исходя из логики всей ситуации. И если бы, несмотря на все ее усилия, Коул не вернулся, она бы смирилась с этим исходом.

Это было бы достойно звания Мудрой волчицы; так должен вести себя тот, кто в совершенстве освоил благородную стезю путешественника.

И это было не безосновательное предположение, нет. Лоуренс мог путешествовать с Хоро именно потому, что, как бы неуклюже и глупо ни выглядел, он всегда протягивал ей руку.

В своих взаимоотношениях с другими Хоро всегда отступала первой. Потому что она ошибочно считала это умным и благородным, и потому что она настаивала, что до сих пор такое поведение служило ей хорошую службу – даже несмотря на то, что она ненавидела одиночество.

Однако с Лоуренсом она перестала носить эту маску.

– Я просто подумал – хорошо было бы, если бы ты не вела себя как Мудрая волчица, – произнес Лоуренс, глядя на порт. Хоро безмолвно смотрела на него снизу вверх.

Но ее молчание вовсе не означало, что она не поняла его слова. На ее лице было написано потрясение от того, что ее секрет оказался разоблачен.

– Правда, то, что ты так себя накручиваешь мыслями, что твоего драгоценного Коула могут у тебя отобрать, тоже выглядит глупо, – добавил Лоуренс.

Вот тут Хоро, похоже, нашла надежную причину сердиться и, надувшись, отвела взгляд. Но – как всегда, ее уши и хвост были красноречивее слов.

Лоуренс говорил ровно то, что думал.

– На самом-то деле тебе хочется быть еще более себялюбивой, верно?

Хоро была горда. И эта гордость порождала упрямство во всем, что касалось ее положения, ее роли. Конечно, она терпеть не могла, когда ее почитали как богиню; однако если бы ее совсем не хвалили, вполне возможно, одиночество ее бы раздавило. Что бы она сама ни говорила, Хоро была добросердечной и ответственной волчицей, стремящейся жить так, как от нее ожидают.

Вот почему, даже встречаясь с открытой враждебностью со стороны селян, которым она помогала веками, она ни разу не оскалила на них свои клыки.

Она была добросердечная и ответственная. И ненавидела одиночество.

В результате она оказалась заточена в клетке, ею же созданной; и тем не менее не было характера, который подходил бы ей больше.

– Никто не станет думать о тебе хуже, если ты будешь открыто завидовать или выказывать такую детскую привязанность. Здесь не пшеничные поля. Здесь тебе никто не поклоняется, – произнес Лоуренс, потом после короткой паузы продолжил: – Тебе не нужно заставлять себя терпеть. Для меня, по крайней мере, ты не какая-нибудь богиня.

Сейчас, пожалуй, говорить так было уже поздно – если учесть, сколько раз Лоуренс видел ее неуклюжие стороны.

Но, хоть Лоуренс это и сказал, сам он понимал, что после столь долгого времени привычки и идеалы Хоро не поменяются так легко. Ну, во всяком случае, после множества совместных приключений она ему открылась – хоть что-то.

Так мало он мог для нее сделать. Но Лоуренс стремился хотя бы дать ей толчок, необходимый, чтобы она сделала первый шаг.

– Поэтому почему бы тебе не перестать вымещать на мне свое раздражение из-за того, что тебе приходится выносить это все одной, и не стать чуть-чуть честнее? Мне кажется, это больше подобало бы Мудрой волчице –

Лоуренс изначально планировал это как небольшую шутку, но, едва его взгляд упал на Хоро, как губы сами собой остановились.

Ее капюшон был надвинут на глаза. Голова опущена, плечи поникли.

– А…

Хоро была упряма и горда, но при всем при том обладала ранимой душой. Несомненно, все, что Лоуренс ей высказал, она сама передумала сотни раз. Что если она просто хотела выплеснуть свое раздражение на Лоуренса?

Его логика вполне могла привести к результату, прямо противоположному тому, на который он рассчитывал. Вместо того чтобы помочь, он мог ранить Хоро.

Лоуренс открывал и закрывал рот, но слова не шли.

Хоро внезапно остановилась, и по спине Лоуренса побежала струйка холодного пота.

Люди вокруг смотрели.

Неся с собой все свои сожаления, Лоуренс осмелился обойти Хоро, встать прямо перед ней и заглянуть под капюшон, сквозь тень от свисающих русых волос.

Хоро съежилась, ее плечи дрожали; там, под капюшоном, она, похоже, ждала Лоуренса с каким-то даже страхом.

– После всех этих слов тебе так мало надо, чтобы заволноваться? Ты о себе слишком высокого мнения, – произнесла Хоро.